Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип] - Абрахам Мэррит

Рикори оделся. Когда я вышел вместе с ним из своего дома, часы пробили час ночи. Я вспомнил, что всё это странное приключение началось неделю тому назад в этот же час…

Я ехал на заднем сиденье в машине между Рикори и мертвой девушкой. Против нас сидели Ларсон и Картелло. Первый — крупный швед, второй — маленький жилистый итальянец. Тони вел машину, и Мак Канн сидел рядом с ним. Мы проехали по моей улице, и через 20 минут были в нижней части Бродвея. С приближением к улице, где находилась кукольная лавка, мы поехали медленнее. Небо было покрыто тяжелыми тучами, с моря дул холодный ветер. Я задрожал, но не от холода.

Мы подъехали к углу улицы мастерицы кукол, на протяжении нескольких кварталов мы не встретили ни души, как будто ехали по городу мертвых.

Так же пуста была и улица, на которой находилась лавка. Рикори сказал Тони:

— Остановись против лавки. Мы выйдем. Затем поезжай за угол и там жди нас.

Мое сердце тяжело билось. Ночь была так темна, что, казалось, поглощала свет фонарей. В лавке не было света. Вход был погружен в глубокую тень. Ветер выл, и я слушал его стоны. Я подумал, смогу ли я перейти через порог или запрет мастерицы кукол до сих пор имеет надо мной власть.

Мак Канн выскользнул из машины, неся в руках легкое тело девушки. Он прислонил ее к стене, в тени у входа. Рикори, я, Ларсон и Картелло последовали за ним. Машина отъехала, и снова меня охватило чувство нереальности, кошмара, которое я так часто ощущал с тех пор, как мои пути пересеклись со страшной тропой мастерицы кукол…

Маленький итальянец смазал стекло каким-то резиноподобным веществом. В центре его он прикрепил небольшую вакуумную резиновую чашечку. Он вынул из кармана инструмент и вырезал им круг в стекле, примерно сантиметров 30 в диаметре. Конец инструмента резал стекло с такой легкостью, словно это был воск. Держа одной рукой вакуумную чашечку, он слегка постучал по стеклу резиновым молоточком. Стеклянный круг оказался в его руках. Всё было сделано абсолютно бесшумно. Он опустил руку в отверстие и тихо повозился несколько минут. Затем раздался слабый звук, и дверь открылась. Мак Канн внес мертвую девушку. Молча, как призраки, мы вошли в кукольную лавку. Маленький итальянец быстро вставил стеклянный круг на место. Я смутно видел дверь, которая открывалась в коридор и вела в ужасную комнату сзади. Маленький итальянец попробовал открыть дверь из лавки в коридор. Она была заперта. Он повозился с ней несколько секунд и открыл ее. Рикори вошел первым, за ним Мак Канн с девушкой, мы прошли как тени по коридору и остановились у последней двери.

Дверь открылась раньше, чем маленький итальянец дотронулся до нее. Мы услышали голос мастерицы кукол:

— Войдите, джентльмены! С вашей стороны очень любезно привезти мне мою дорогую племянницу. Я бы встретила вас у входа, но я ведь только старая, очень старая испуганная женщина.

Мак Канн прошептал:

— Отойдите, босс!

Он держал тело девушки, как щит, в левой руке, а правой направил револьвер на старуху. Рикори слегка отодвинул его. Держа наготове автомат, он переступил порог. Я последовал за Мак Канном, двое остальных вошли за мной. Я быстро оглядел комнату. Мастерица сидела за столом и шила. Она была спокойна, совершенно спокойна, ее длинные белые пальцы как бы танцевали в ритм со стежками. Она не взглянула на нас. В камине полыхал огонь. В комнате было очень тепло, и она была полна каким-то сильным приятным ароматом, не знакомым мне. Я взглянул на шкафчики с куклами. Все они были открыты. Куклы стояли в них рядами, глядя на нас зелеными, голубыми, серыми, черными глазами, и вид у них был такой живой, как будто это были карлики на какой-то шутовской выставке.

Их было много — сотни. Одни были одеты так, как одеваются у нас в Америке, другие — как немцы, испанцы, французы, англичане, многие были в костюмах неизвестных мне национальностей. Балерина, кузнец с поднятым молотом, немецкий студент, французский солдат со шпагой в руке и со шрамом на лице… апаш с ножом в руке, с сумасшедшим лицом кокаиниста и рядом с ним женщина с порочным ртом уличной девки… Жокей… Достаточно для мастерицы кукол с дюжиной рук.

Куклы, казалось, были готовы к прыжку. Готовы были броситься на нас. Уничтожить нас.

Я старался успокоиться, привести в порядок свои мысли, чтобы выдержать взгляды этих живых кукол, убедить себя в том, что это всего лишь куклы. Я заметил пустой шкафчик… еще один… и еще… пять шкафчиков без кукол… Не было тех четырех кукол, которых я видел лежа в параличе, освещенных зеленым светом и наступающих на меня… И не было Уолтерс…

Я отвел взгляд от наблюдавших за мной кукол и взглянул на старуху, всё еще спокойно занимающуюся шитьем… Как будто она была одна… как будто она не видела нас… как будто пистолет Рикори не был направлен на нее. Она продолжала шить… тихо напевала…

На столе перед ней лежала кукла Уолтерс!

Она лежала на спине. Ее маленькие ручки были связаны в запястьях веревочкой с узелками из пепельных волос. И в них была игла-кинжал!

Описывать это долго, но для того, чтобы всё увидеть, нам понадобилось несколько долей секунды.

Занятие мастерицы кукол, ее полное безразличие к нам, тишина создали как бы экран между нами и ею, и этот барьер становился всё плотнее. Острый, приятный запах всё усиливался. Мак Канн уронил тело девушки на пол. Он попытался что-то сказать, дважды ему это не удавалось, и только третья попытка увенчалась успехом. Он сказал Рикори странным, хриплым голосом:

— Убейте ее… или я сам…

Рикори не двигался. Он стоял, застывший, с автоматом, направленным в сердце старухи, глаза его не отрывались от ее танцующих рук. Казалось, он не слышал Мак Канна или не обращал внимания на его слова… а она продолжала петь… Ее пение напоминало жужжание пчел… звук был необычно приятным… Он собирал сон, как пчелы собирают мед… сон…

Рикори взял автомат и прыгнул вперед. Он ударил оружием по руке мастерицы кукол.

Рука упала, пальцы начали извиваться… Ужасно было видеть, как длинные белые пальцы дрожали и извивались… как змеи с перебитыми спинами.

Рикори поднял автомат для второго удара. Прежде, чем он мог это сделать, она вскочила на ноги, перевернув стол. По комнате пронесся шепот, как эхо звука… Куклы, почудилось, наклонились вперед. Глаза мастерицы смотрели на нас. Казалось, она смотрит на всех нас и на каждого в отдельности одновременно. И глаза ее были, как горящие черные солнца, в которых плясали языки пламени.

Ее воля охватывала нас и подчиняла себе. Она была ощутима, как волны. Я чувствовал, что она бьется об меня, как что-то материальное. Какое-то бессилие охватило меня. Я увидел, как рука Рикори, сжимавшая автомат, разжалась и побелела. Я знал, что такое же бессилие охватывает и его… и Мак Канна… и других…